Пятница, 29.03.2024, 05:35
Главная Регистрация RSS
Приветствую Вас, Гость
Категории раздела
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Главная » Статьи » Воспоминания

Воспоминания Зылева. В ОКРУЖЕНИИ ПОД ВЯЗЬМОЙ. 1941 год. Октябрь.

 

Воспоминания Зылева.


В ОКРУЖЕНИИ ПОД ВЯЗЬМОЙ. 1941 год. Октябрь.


   Под вечер движение машин почти полностью прекратилось, никто не понимал, почему мы вовсе не двигаемся. Делались различные догадки, говорили, что впереди очень плохие дороги, и машины застревают  в грязи. Другие говорили, что по боковым дорогам на шоссе впереди вливаются все новые потоки техники и людей, и поэтому мы стоим. Но все яснее мы начали понимать, что причина кроется в чем-то! другом. К вечеру по колоннам поползли страшные слухи, говорили! что дорога закрыта немцами, что шестого октября в районе Вязьму немцы высадили большой парашютный десант, который преградил путь отступающей армии. Потом стали говорить, что с десантом ведутся бои, что, возможно, скоро удастся прорваться в сторону Москвы. B колоннах стали появляться мысли свернуть с большака куда-нибудь вправо или влево, на проселочную дорогу и объехать препятствие. На этот план затруднялся большой, почти непроходимой  грязью на проселочных дорогах, однако некоторые машины стали пробовать этот способ. Но вскоре стало известно, что машины, отъехавшие 5-10 кил омет-; ров от большака, обстреливались немцами, и им приходилось возвращаться обратно к общей массе машин. В этот вечер мы познакомились с новым для нас словом - "окружение". Теперь все наши мысли была направлены на то, чтобы вырваться из окружения. Все ловили малейшую возможность продвинуться вперед. Иногда машины приходили в движение, ехали километр или даже два. Тогда настроение у всех поднималось, говорили, что, очевидно, удалось прорвать окружение, и что мы теперь вырвемся из него.

    Всю эту ночь мы были заняты тем, что помогали нашей машине выбираться из грязи. Ночью мы решили продвинуться вперед и по обочинам обгоняли стоящие машины. Так как на обочинах был! невероятная грязь, мы почти не садились в машину. Напрягая все силы, задыхаясь в бензиновой гари, толкали мы свою полуторку, используя каждую возможность продвинуться вперед. Что это была за ночь. Мы даже не заметили, как она кончилась, да она не имела ни начала, ни конца. Это была ужасная грязь дороги, бензиновая гарь, это были 5-6 километров, которые нам удалось преодолеть. На утро мы почти не узнали друг друга, выпачканные дорожной грязью и бензиновой копотью, обросшие, худые, мы имели вид людей, вышедших из преисподней, если бы только она существовала. Утро восьмого сентября встретило нас где-то в районе  города Вязьмы. Окончательно выбившись из сил, мы влились в общий поток и теперь двигались общими темпами, а вернее сказать, совсем не двигались. Это утро выдалось морозным. Выпавший за ночь снежок слегка припушил округу. Малиново-розоватое поднялось с востока солнце, осветив своими лучами тихие уголки смоленских лесков и Водянок, и огромную ленту машин, тягачей, орудий, бензовозов, электростанций, санитарных и легковых марин. Эта лента простиралась и вперед, и назад, сколько мог видеть глаз. Но кроме машин здесь было много пеших и конных. Иногда около дороги продвигались целые части, но больше брели одиночки и небольшие группы людей. Но куда они шли? Одни шли вперед в сторону Вязьмы, другие пересекали шоссе с юга на север или наоборот. Здесь не было определенного направления движения, это был какой-то круговорот. Машины стояли, но мы не могли заснуть, мешали голод, сознание нашего положения, а самое главное — холод. Теперь нашей одежды уже было недостаточно, замерзали ноги без теплых портянок, мерзли уши, которые мы старались закрыть нашими летними пилотками, мерзли руки, на которых не было варежек. У одной машины впереди нас испортился мотор, на этой машине был человек, который попросился в нашу машину, мы его пустили, так как он дал нам за это пол мешка гречневой крупы. Эта крупа спасла нас. Мы слезли с машины и тут же, около дороги, стали варить себе гречневую кашу. И, хотя у нас не было соли, мы с удовольствием поели эту несоленую гречневую кашу. Этот день прошел в ожидании. Машины почти не продвигались вперед. За целый день мы проехали не более одного-двух километров. За этот день особых событий не наблюдали. Количество людей, которые были в окружающей местности, все возрастало. Это происходило за счет тех, кто двигался пешком и на лошадях. Они несколько отстали от потока машин. Несколько раз над нами пролетали немецкие самолеты, но они не бомбили и не стреляли из пулеметов.
Окружение становилось фактом, который все сознавали и чувствовали. По инициативе отдельных командиров начали устраиваться некоторые позиции. Местами расположились артиллерийские батареи или отдельные орудия. Некоторые из этих орудий временами стреляли, но куда падали их снаряды, вряд ли знали и сами артиллеристы. В одном месте мы видели группу зенитных пулеметов, имеющих по четыре соединенных  между собой ствола. Эти пулеметы стреляли в пролетающие немецкие самолеты. Куда-то двигались пехотные и кавалерийские части, занимали какую-то оборону, и все эта происходило или стихийно, или по инициативе отдельных командиров. Общего порядка и командования не было. Стали говорить, что на выручку окруженных частей посланы какие-то бронетанковые соединения, на это многие возлагали большие надежды. Эти разговоры передавались из уст в уста, с машины на машину и в достоверности их убедиться было невозможно. Мы ждали, ждали, что вот-вот двинется вновь наша застывшая, точно примерзшая к земле, колонн! машин, но со второй половины дня движение вовсе прекратилось. Целый день мы простояли почти на месте, нас мучило томительное ожидание, надежда вырваться из окружения то исчезала, то возвращалась вновь. Нас мучил холод, от которого совершенно некуда было спрятаться, мучила усталость, временами страшно хотелось спать. Но вся обстановка заставляла поминутно настораживаться. Мы обсуждали свое положение. Коршунов предлагал, пока не поздно, бросить' машину и выбираться из окружения пешком, его план несколько раз обсуждался, но всякий раз большинством отвергался. Машина, хотя и неподвижная, была нашей надеждой, мы верили в то, что окружение будет прорвано, и мы, воспользовавшись машиной, вместе со всеми; остальными сможем выбраться из этого тяжелого положения, в которое мы попали. Так шло время, и, наконец, наступила ночь, но это не была ночь, похожая на обычные ночи людей. Несмотря на то, что мы, как и все кругом нас находящиеся, не спали уже трое суток, ночь нисколько не увеличила нашего желания спать, наоборот, тьма обострила чувство тревоги. Впереди было видно зарево, там, как мы знали, горела Вязьма, со всех сторон раздавалась беспорядочная стрельба.

    Особенно сильно стрельба слышалась впереди. На горизонте во многих местах виднелись зарева пожарищ. Это горели населенные пункты, села и города Смоленской области. Иногда над нами пролетали немецкие самолеты. В этом случае многие люди бежали от машин в лес, боясь бомбежки, но самолеты нас не трогали, очевидно, это не входило в планы гитлеровского командования. Чем больше проходило времени, тем тяжелее становилось наше ожидание, тем казалось оно бессмысленнее.

     Часов в одиннадцать ночи Коршунов еще раз обратился к нам с предложением бросить машину и идти пешком. "Замерзнем мы здесь, переловят нас немцы, как мышей, что вам далась эта машина, погибнете вы вместе с ней," — говорил Коршунов. Но когда большинство все же высказалось за то, чтобы остаться в машине, он сказал: «Я ухожу, кто хочет идти со мной, пойдемте." С ним пошел только один я. Мы пошли вдоль колонны машин в ту сторону, куда мы должны были ехать. Мы прошли мимо потока остановившихся машин километров пять или шесть. Всюду около машин сидели люди, кое-кто стал разводить около машин костры. Впереди нам попалось еще несколько побоищ, таких, как мы видели на дороге два дня назад. Но вот впереди стала слышна стрельба, явственно стали вырисовываться контуры какого-то большого пожарища, и машины кончились. Мы пошли вдоль дороги, но вскоре подошли к месту, где падали мины и свистели пули. Пройдя еще немного вперед, мы стали понимать, что так просто из этого места не выйдешь, что немцы наблюдают за дорогой, и что дальше идти, не зная пути, нельзя. Постояв немного, мы повернули назад и часа в два ночи вернулись к своей машине, которая стояла на том же месте. Мы рассказали о том, что нам удалось видеть, сварили себе гречневой каши, поев ее немного, отогрелись около костра. Надо было опять ждать. Морозило, пошел небольшой снежок, грязь на дороге замерзла, из-за туч порой выглядывала луна, освещая мрачную, застывшую реку машин, тягачей, орудий, лица дремавших людей, всю эту страшную, необычную картину. Но вот на востоке забрезжила заря, начинало светать, все больше рассеивался мрак, все яснее становилось видно наши грязные опухшие лица, ввалившиеся глаза, отросшие за эти дни бороды.
И вдруг в колонне почувствовалось какое-то движение. Оно, как электрический ток пробежало от машины к машине, от человека к человеку. Все, даже не зная в чем дело, стали заводить машины, послышался шум моторов, ожил огромный поток, казалось уже застывших машин. Теперь работали почти все моторы, бензиновая гарь наполнила чистый морозный воздух. По колонне быстро, как ветер разнеслась весть, которую мы ждали уже целые сутки. Говорили, что какой-то полковник сказал, что окружение прорвано, что, если ехал по проселочной дороге левее шоссе, то можно вырваться из окружения. Вскоре эти слова  сделались достоянием всех. Наша машина стояла на шоссе довольно близко от того проселка, на который теперь устремились машины. Сначала машины придерживались дороги, но потом стали обгонять друг друга, и вдоль небольшой проселочной дороги потянулась лента машин, эта лента становилась все шире, наша машина тоже ехала по целине. Ехать по целине можно было без особых затруднений, так как земля промерзла, и поле был довольно ровное. Постепенно образовалась целая лавина машин, но вот машинам преградила дорогу небольшая речка со сравнительно пологими берегами, около этой речки образовалось целое море машин. Сначала машины ждали очереди около небольшого моста, но вскоре стали форсировать речку, невзирая на то, в каком месте это приходилось делать. Мы тоже стали форсировать преграду, выбрав место, где берега были более пологие, а речка казалась нам мельче. Мы вылезали из машины, и шофер, разогнавшись, попытался с ходу взять преграду. Машина, подскакивая на бугорках, съехала с берега, рассекая воду, переехала речку, но не смогла выехать на противоположный берег. То, что в другое время было бы невероятным, было совершено нами в несколько минут. Мы все навалились на машину сзади и, обливаясь потом, буквально вынесли ее на берег. Таким же широким фронтом форсировали речку сотни машин, дальше поле как-то сужалось, и здесь образовалась страшная сутолока. В это время мне пришлось увидеть картину человеческого безумия. Впереди стоял бензовоз, кран его был открыт, и из него хлестал бензин, около бензовоза творилось что-то необыкновенное: десятки людей с ведрами старались налить себе бензин, и все хотели сделать это первыми. Люди отталкивали друг друга, подсовывали свои ведра под струю и, удовлетворялись, если в ведро наливалось несколько литров бензина. Затем они бежали к своим машинам. Я видел, как какой-то командир, чтобы набрать бензина, ударил одного из стоявших перед ним в висок рукояткой нагана, тот пошатнулся и упал. Но этот эпизод не был чем-то особенным в той обстановке дикого стремления вперед, которая царила кругом. Скоро машины вырвались на широкое поле и сплошной лавиной, шириной, может быть, немногим менее километра, неслись вперед. Трудно представить себе эту картину, но она была совершенно необыкновенной, это была картина какого-то безумия, порыва вперед, казалось, что эта несущаяся лавина может снести все на своем пути.

   Наша машина была почти в самых первых рядах, с нее было видно почти всю головную часть потока. В середине ехали автомашины, справа около опушки леса неслась конница, отставая от нее бежала пехота, слева от колонны машин тоже было видно кавалерию пехоту, и вся масса имела одно только движение — только вперед, вперед, как можно быстрее, вперед, несмотря ни на какие преграды, вперед, не жалея ни машин, ни себя. А впереди расстилалось поле, кое-где покрытое кочками, поле, запорошенное свежим снегом, подмороженное небольшим морозом, на другом конце которого виднелось небольшое село с белой колокольней. Солнце розоватыми утренними лучами осветило и замерзшую землю, и тихую колокольню, и запорошенный первым снегом лес, и лавину машин, лошадей и людей, стремительно несущихся вперед.

   И вдруг со стороны деревушки разом застучали пулеметные и автоматные очереди, перед колонной просвистели и разорвались, взметнув в воздух комья грязи, мины. Точно по невидимому мановению жезла какого-то волшебника, головная часть колонны на мгновение замерла, как бы остановилась в позе стремительного движения вперед, как на картине какого-нибудь великого баталиста, а затем повернула и понеслась назад. Произошла страшная сутолока, некоторые машины еще продолжали двигаться вперед. Машины сталкивались, опрокидывались, налезали друг на друга, люди выскакивали из машин и бежали вглубь колонны и в сторону леса, который был у нас до этого по правую руку, а теперь стал по левую. Под радиатором нашей машины разорвалась мина, и машина остановилась, теперь она уже была не нужна, мы соскочили с нее и влились в общий поток бегущих людей. Когда я подбежал к лесу, то увидел среди окружающих меня только одного знакомого мне человека, то был Александр Волков.
Пройдя в направлении на юг, мы пересекли лесок, вышли на поле, по которому так же, как и мы, шло довольно много людей. Мы шли просто так, сами не знали куда идем. Может быть, мы думали, что нам там случайно удастся найти выход из окружения, но вскоре увидели, что это невозможно. Как только мы отошли по полю метров 500 от опушки леса, засвистели мины, и рядом с нами раздалось несколько взрывов. Все люди, бывшие тут, побежали обратно в лесок, и мы вместе с ними. На опушке леска мы нашли несколько разбитых машин, рядом валялись трупы убитых людей. Эти машины принадлежали, очевидно, какому-то отделу вещевого снабжения, потому что в них были теплые сапоги и пилотки. Сапоги нам были не нужны теплые пилотки мы взяли и с удовольствием надели их на свои головы. На моей пилотке была звезда, которую я хранил еще со времени когда, будучи студентом, я стажировался на командира взвода, бросив старую пилотку, я переколол звезду на новую теплую пилотку. Те бойцы и командиры, у которых были ботинки, стали менять их на сапоги. Как сейчас помню эту картину в лесу: около машин с обмундированием люди мерили сапоги, пилотки, бросали свои старые вещи, разговаривали между собой. Основным вопросом был вопрос- как выйти из окружения. Нашлись люди, которые уже знали, как выходили из окружения. Выходили отрядами по сто и двести человек.

   Этот способ был самый безрезультатный. Такая группа сразу замечалась немцами и, будучи сравнительно малочисленной, почти вся погибала или попадала в плен. Лучше было попытать счастье, попробовав проскочить мимо окружающих немцев маленькой группой. Такая группа могла рассчитывать на то, что ее не заметят, и в этом случае за ней оставался полный успех.

   Посидев немного и отдохнув, мы пошли бродить по лесу. Он был полон людей, обычно это были или одиночки, или группы из двух-трех человек, знакомых между собой по службе в одной части. 9 середине дня мы встретили знакомого, это был заместитель начальника первого отдела нашей дивизии майор из запаса Миняев, и он и мы очень обрадовались встрече, теперь нас было уже трое, но ни у кого из нас не было ни крошки съестного. Голод напомнил нам, что в нашей полуторке осталась гречневая крупа, и мы стали строить план, как нам попасть к нашей машине. Мы подошли, к тому месту, откуда было видано поле, бывшее свидетелем событий сегодняшнего дня. На нем виднелись брошенные машины. Идти на поле при свете было невозможно — могли заметить немцы, и мы стали ждать сумерок. Миняев остался на опушке леса, а мы с Волковым пошли к нашей машине, чтобы добыть интересующую нас крупу. Опасаясь обстрела со стороны немцев, мы осторожно пробирались к тому месту, где стояла наша машина. Поле носило следы разыгравшейся утром трагедии, на земле валялись трупы убитых людей, мы обратили внимание на то, что большинство из них лежало лицом к земле, как бы обхватывая ее руками. Наконец, мы подошли к своей машине: без людей, среди этого безмолвного поля она показалась нам какой-то нужой. Я поднялся на кузов машины и тут окончательно убедился, что мы нашли то, что искали, по кузову было рассыпано несколько горстей гречневой крупы, но мешка не было. Очевидно, кто-то нас опередил. С пустыми руками мы вернулись к Миняеву. Эта ночь была холоднее других ночей, мороз доходил до 5-6 градусов, по крайней мере, так нам казалось. Усталые и изнемогающие от желания заснуть мы старались потеплее устроиться в какой-то копне льна, но у нас ничего не вышло. Мы ложились рядом, накрывались пучками льна, но холод пробирал до костей, коченели ноги, болели кости. Вскоре мы поняли, что заснуть не удастся. Тогда мы встали и начали бродить по лесу. Затем решили выйти из окружения. Выбрав определенное! направление, мы стали двигаться в этом направлении через лес. Мы прошли километров пять и подошли к месту, где на границах окруженного участка расположилась какая-то часть. Пройдя вперед за линию обороны, мы вскоре были обстреляны из автомата и, увидев, что нас заметили, вернулись обратно и опять стали бродить по лесу. Кругом были люди, в некоторых местах разожгли костры, около них грелись, а те, у кого было что-нибудь съестное, варили в котелках пищу. Мы подошли к одному из таких костров и старались согреться.

    Вдруг один из сидевших около огня вскрикнул, схватился за грудь и упал на землю, затем над нами просвистело несколько пуль, это стреляли немецкие снайпера. После этого все отбежали от костра.  Больше к кострам мы не подходили. В эту ночь мы повидались и поговорили со многими людьми. Разговоры эти начинались с вопросов. "Из какой вы части? Из какого города? Кадровый или ополченец?", Из этих разговоров мы узнали, что под Вязьмой в окружении находились штабы и части нескольких армий. Тут были представители всех родов войск, большинство было кадровых, но встречались и ополченцы, здесь были люди из разных мест страны: с Урала, из Сибири, но больше всего попадалось москвичей. Все разговоры сводились к одному вопросу: как выйти из окружения. Приводились примеры удачных и неудачных выходов, и мы приходили к выводу, что легче всего было выйти небольшой группой, но для этого надо было изучить местность, выяснить, в каком месте легче пройти через кольцо немецкого окружения.
Вот со стороны востока небо стало светлее, затем заалела заря, и мы опять увидели ту картину, к которой стали привыкать, если только к этому можно привыкнуть, мы увидели множество таких же, как мы, грязных, обросших и исхудавших людей и, нередко, валявшиеся около них трупы. Теперь, утром, в пору, когда люди обычно встают после сна, мы почувствовали еще больше свою усталость, почувствовали еще больше голод, ощутили какую-то дремоту, казалось, еще больше замерзли и продрогли. Из нас троих наиболее крепким и выносливым был Александр Волков, но и он был изрядно подавлен всей этой обстановкой. В эти дни я понял, что значит постоянно замерзать, что значит не спать несколько суток подряд, что значит смертельно устать. Я хорошо помню, что холод, голод и усталость снижали волю к жизни, делая жизнь какой-то постоянной пыткой, и, несмотря на это, мы находили силы на то, чтобы думать, как выйти из окружения, на то, чтобы найти этот выход. Давала нам силы мысль о судьбе нашей Родины: эта мысль тревожила нас, и мы говорили и думали о том, что теперь происходит, куда пошли немцы, где теперь фронт. И мы не хотели выходить из борьбы, окружить нас - это еще не значит взять нас. Думали мы и о судьбе наших близких, о том, что они теперь переживают, о том, что будет с ними, если мы уже никогда к ним не вернемся. В общем, в нас просыпалось чувство активного сопротивления окружающему нас врагу.
Выбрав местечко повыше, мы осмотрели местность и увидели, что в сторону востока шел лес. Решив, что лесом пройти будет легче, мы пошли в сторону востока, думая разузнать за день, где можно выйти из окружения по условиям местности и по опыту тех, Кто уже пытался это сделать. Мы прошли несколько километров и остановились в небольшой ложбине, в которой и около которой собралось несколько сотен таких же, как мы людей. Мы сели отдохнуть и поговорить о нашей судьбе. Вскоре над нами появился немецкий самолет, до этого я таких самолетов не видел: он был небольшой, с сильно выгнутыми резко-геометрического очертания крыльями. Кто-то назвал этот самолет "кривой ногой". "Кривая нога" пролетела на сравнительно небольшой высоте над ложбиной, где сидели люди, и улетела. Буквально через несколько минут после ее исчезновения в районе ложбинки начали падать мины - немцы простреливали место скопления людей.

Не желая стать жертвой немецкой мины, мы, как и другие, бегом пустились по лесу. Всякий раз, когда над нами протяжно свистела мина, мы ложились на землю. Через несколько минут мы уже были вне зоны обстрела и продолжали свой путь на восток. Вдруг кто-то окликнул майора Миняева, он обернулся и увидел несколько человек, которые оказались командирами и бойцами из артиллерийского полка нашей дивизии. Одного из них, помнится, капитана, Миняев знал, так как тот бывал в первом отделе нашего штаба по дедам службы. Мы решили соединиться, теперь нас стало человек восемь. Как выяснилось из разговоров, они определенного плана по выходу из окружения еще не имели. Выслушав наш план, они охотно к нему присоединились, и мы все вместе пошли по лесу в сторону востока. Так же, как и у нас, у товарищей из артиллерийского полка не было ни крошки пищи, и они, так же, как и мы, не спали уже шестые сутки. Сон овладевал нами, мы брели, с трудом передвигая ноги, почти не разговаривая между собой. Вот уже четвертые сутки мы находились в окружении, несколько раз за последние дни мы побывали под автоматными, пулеметными и минометными обстрелами, участвовали в боях, повидали страшные картины смерти и разрушения.
Четвертые сутки мы чувствовали себя в огромной западне, окруженной армией врага, который находился в ожидании, когда мы полностью потеряем силы, волю к борьбе и жизни и начнем сдаваться в плен. Тяжелые мысли одолевали нас, нам было обидно, что здесь, на родной земле, на гибель и плен были обречены многие десятки тысяч людей, огромное количество машин и всякой техники "Но, - думали мы, — пока у нас есть силы и возможности, не дадимся мы немцам." В этом нашем сопротивлении, в этой воле людей борьбе было то положительное, что возвышает Вяземское окружение над многими окружениями из истории войны. Несмотря на отсутствие общего командования. Вяземское окружение оказывало сопротивление немецким войскам. Местами это сопротивление было организовано отдельными командирами, около которых сохранились части их полков, батальонов, дивизий и армий, местами это сопротивление возникало стихийно, как протест русских людей против действий врага, вторгшегося в пределы нашей Родины. Кто был под Вязьмой, тот представляет себе огромные масштабы происходивших там событий, тот представляет себе ужас пережитого людьми, которые были в числе окруженных частей, тот представляет себе значение для судьбы Москвы, а может быть, Родины, того сопротивления, которое оказало Вяземское окружение немецко-фашистской армии. Вяземское окружение было одной из самых крупных операций первых месяцев Великой Отечественной Войны.

   Несмотря на всю тяжесть потерь, понесенных нашей армией в октябре 1941 года под Вязьмой, Вяземское окружение сыграло большую роль в переломе военных событий в нашу пользу в этот тяжелый момент Великой Отечественной войны. Возникшее под Вязьмой сопротивление вынудило немецкое командование выделить значительную часть наступающей в сторону Москвы армии для проведения борьбы с окруженными войсками. Вяземское окружение являет сотни и тысячи героических подвигов как отдельных командиров, так и целых войсковых групп, порой достигавших по численности до десяти тысяч человек. Эти подвиги замечательны еще и тем, что люди, совершавшие их, находились в невероятно тяжелых условиях окружения, условиях, о которых лишь некоторое бледное представление дают картины, описанные в этом повествовании. Эти подвиги замечательны и тем, что происходили они в самый тяжелый момент, когда, казалось, судьба Родины была в величайшей опасности, и в месте, где, кажется, соединились все несчастья, преследовавшие нас летом и осенью 1941 года.

    У нас мало писали об окружении под Вязьмой, относя огульно и целиком все это явление к числу крупнейших неудач нашей армии. Это неправильный взгляд, Вяземское окружение заслуживает того, чтобы его изучили, описали в литературе, оценили все его положительное значение, подняли на должную высоту подвиги тысяч людей, тех, что боролись, погибали и побеждали под Вязьмой. А надо прямо сказать, что пребывание в окружении под Вязьмой расценивалось, как отрицательный момент в наших биографиях, и это приходилось не раз чувствовать при дальнейшей службе в армии, почта до самого конца войны, когда этот факт вообще стали игнорировать, как бы за давностью времени. Я здесь не говорю о наших товарищах по дальнейшей службе в армии, они всегда со вниманием слушали рассказы о Вяземском окружении и отдавали должное тому, что мы пережили в то суровое время (так было со мной, думаю, так было и с тысячами других участников Вяземского окружения). Надо приветствовать то изменение отношения, которое произошло за последнее время к тем, кто попал в плен в районе Вязьмы, к этим людям после их возвращения из плена было очень несправедливое отношение, и им пришлось немало пережить в связи с этим. Ведь не всем посчастливилось выйти из окружения, не у всех хватило на то сил, да и не всем представились для этого благоприятные обстоятельства. Нельзя судить людей, лишенных командования, лишенных пищи, зачастую не имеющих никаких боеприпасов, недостаточно хорошо одетых й замерзавших в условиях рано начавшейся зимы 1941 года, людей, которые были со всех сторон окружены вооруженной до зубов немецко-фашистской армией. Кроме того, надо иметь в виду, что многие из них оказывали немцам вооруженное сопротивление и использовали все имеющиеся у них средства прежде, чем были вынуждены безысходностью своего положения сдаться в плен, вернее, они не сдались в плен, а были взяты в плен против их воли немецко-фашистскими войсками.

   Однако, продолжу описание того, что происходило с нашем маленькой группой. Стараясь поплотнее закрыться нашими плащ-палатками, чтобы сохранить тепло нашего тела, мы медленно шли по лесу. Вдруг невдалеке мы увидели большую толпу людей, которая собралась около двух машин. Мы решили узнать, что там делается. 

   Когда наша группа подошла к машинам, мы увидели, что люди расхватывают мешки с сахаром и ящики с концентратами. Протиснувшись к машинам, мы умудрились достать себе несколько килограммов прекрасного кускового сахара, несколько десятков кусков концентратов из пшенной крупы и довольно большой кусок самого настоящего мяса. Отойдя от машины, где нам удалось получить продовольствие и выбрав ложбину поудобнее, мы занялись приготовлением обеда. Были мобилизованы все котелки, в которых на костре варилось мясо, пшенный концентрат, но, не дожидаясь этого прекрасного обеда, мы ели сахар. Вскоре мясо сварилось, каждый из нас получил кусок весом не менее полу-килограмма и мог утолить свой голод. Нам удалось раз добыть соль, выменяв ее у одного из соседей на сахар.

В это время над лесом, где мы обедали, пролетела опять "кривая нога", и вскоре опять засвистели мины. Стреляло пять или шесть минометов. Мины сначала разрывались метров за сто пятьдесят от нас, затем с каждым залпом ряд разрывов все приближался к нам. Хорошо помню свист летящей мины: сначала этот свист бывает еле слышным, затем, все нарастая, оканчивается взрывом. Мы не стали никуда убегать, а, поплотнее прижавшись к земле, уплетая свое мясо, лежали на том же самом месте. Одна мина плюхнулась совсем рядом с нами, метрах в трех - четырех, но она почему-то не взорвалась. Затем шеренга взрывов перенеслась куда-то вглубь, и мы могли спокойно перейти к своей каше. В это время Саша Волков окрикнул какого-то красноармейца, проходившего мимо нас, он назвал его по имени. Тот обернулся и назвал Волкова "Сашей". Они подошли и пожали друг другу руки. Красноармеец, с которым поздоровался Волков, был из одной с ним деревни. Хотя они не виделись уже довольно много лет, они узнали друг друга. Он подошел к нашему костру и с удовольствием поел пшенной каши, которую мы ему предложили, и у нас завязался разговор.
Сначала Волков рассказал, как мы хотим выйти из окружения, а потом заговорил его односельчанин. Он сказал нам, что у них сохранилась половина кадрового состава саперного батальона, помнится, около 400 бойцов, сказал, что этой ночью они будут выходить из окружения и предложил нам присоединиться к его части. Несколько пожалев о своем плане, мы решили воспользоваться его приглашением.
Вычистив свои котелки, разделив между собой сахар и пшенные концентраты, мы двинулись за товарищем Саши. Совсем поблизости от того места, где мы варили себе еду, был небольшой овраг, в нем то и расположился батальон, в котором служил Сашин земляк. Они видели и лежали на земле, кое-где горели костры, на них готовили пищу. У них были еще некоторые запасы продовольствия. Народ это был все рослый, крепкий, одного возраста; как говорится, кадровики.

   Не помню, с кем мы вели переговоры о нашем присоединении к батальону, но здесь возник такой план: наша группа должна была выполнить роль разведки при выходе из окружения, это соответствовало и нашим планам. Нам дали бойкого, живого паренька, который в прошлую ночь, разведывая дорогу для батальона, два или три раза пробирался незамеченным через линию немецкого окружения и возвращался назад. Он говорил, что в лесу наша группа сможет пройти незаметно, а за ней пойдет батальон, который должен будет в случае нашей удачи, подползти к позициям немцев и, внезапно напав на них, прорвать линию обороны и вырваться из окружения.

План этот был более реален, чем наш. Теперь приближалось время, когда мы этот план должны были превратить в действительность.

   Все хорошо понимали, что могут возникнуть большие трудности, что дело не обойдется без жертв с нашей стороны и многий придется погибнуть этой ночью в этом неизвестном лесу. Мы наломали себе веток, положили на них плащ-палатки и улеглись, прижимаясь друг к другу. После еды нами овладела какая-то дремота: это не был сон, это было какое-то полузабытье. Днем холод был меньше, на солнце, которое показывалось из-за туч, начинал таять выпавший эти дни снежок. Было довольно тихо, трудно было подумать, что здесь, почти рядом, расположено около 400 людей, которым этой ночью предстоит испытать в неравном бою свою судьбу. Отдыхая мы старались восстановить свои силы, которые, как мы понимали, будут нужны нам этой ночью.

   Но неожиданное обстоятельство изменило еще раз все наши планы.

Категория: Воспоминания | Добавил: Kazancev (19.12.2011)
Просмотров: 10889 | Комментарии: 3 | Рейтинг: 3.3/91
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: