Лесива Мария

«А СКОЛЬКО ПОСЛЕ ВОЙНЫ МЫ ОКОПОВ ЗАСЫПАЛИ…»

Тяжелые осенние облака, зацепившись за верхушки деревьев, вытрясали из своих бурдюков последние капли дождя. Увесистые капли шлепались на островки пожухлой травы под заборами, сбивали с веток наконец-то дозревшие орехи, и пригибали до самой земли пресытившиеся влагой ветви калины, упрямо пламенеющей назло дождю и непогоде листьями и обильными гроздями, туго налитыми багряным соком. Калина так пылала на фоне серых намокших домов и увядших палисадников, так была переполнена цветом жизни и надежды, что просто невозможно было пройти мимо, не притронувшись к хороводу горьких ягод.

А из-за куста калины навстречу мне улыбались глаза пожилой женщины маленького росточка, от которой так и веяло теплом и домашним уютом. Это и была Мария Ефимовна Лесива, сорок семь лет проработавшая бригадиром виноградарской бригады №4 и стоявшая в одном ряду с прославленной Федорой Ивановной Гриценюк, Еленой Дмитриевной Петренко и другими мастерами виноградарства учхоза.

Люди этого поколения всегда меня поражали и не перестают поражать! Рожденные в бедности, выросшие под взрывами, на голодном пайке, вытянувшие страну из разрухи, они и сегодня, когда ноет по ночам каждая косточка, каждая жилочка, стараются не жаловаться на невзгоды. Их молодые глаза, наполненные солнцем и добром, смеются, а сами они добры и участливы.

Такой оказалась и Мария Ефимовна, хозяйка роскошной калины, растущей в палисаднике у самых окошек ее скромного домика на одной из улиц села Малодолинского.

– Да, конечно, сегодня жизнь нелегка, — говорит она, но ведь нельзя все время слезы лить. Помогаю близким, горжусь успехами внуков – разве это не радость? А к трудностям привыкла, ведь большую часть жизни с ними сражалась. Я ведь и родилась уже сиротой. Мой двадцатишестилетний отец умер за три месяца до того, как я на свет появилась. В 33-м, когда мне и трех лет не исполнилось, – голодомор. Правда, мне повезло – соседи увидели, что односельчанка наша к себе в дом меня заманила. Она от голода совсем помешалась и хотела меня убить и съесть. Но люди мне спасли и я уцелела.

На четвертом году жизни забрала меня у матери тетка, жившая в селе Свердлово под Одессой. Мама моя к тому времени замуж снова вышла и уже двоих детишек родила, а я вроде, как и лишняя оказалась. Вот бездетная тетка меня у нее и выпросила. Жила у нее до шести лет. А потом меня обратно дядя привез. Но когда уезжал, я начала за него цепляться и сильно плакала. Так плакала, что он не выдержал и опять меня забрал к себе.

Только не думайте, что в той семье мне так уж легко и прекрасно жилось. Тетка моя скупая была, прижимистая, и я все время голодной была. Вот и приходилось то к одним соседям на завтрак или обед «в гости» напрашиваться, то к другим. Спрошу: «Вы уже ели?» Если нет, то остаюсь. Если уже поели – к другим перехожу. И сегодня благодарна тем людям, ведь они и сами небогато жили, но всегда меня за стол приглашали, кормили тем, что и их дети ели. Все-таки добрых людей у нас всегда больше было, чем злых.

Сидим с Марией Ефимовной, по окошку дождик стучит, во дворе темно, небо черное и только калина как солнышко все вокруг освещает, посмотришь на нее, и душа радуется. А хозяйка дома вся в воспоминаниях…

– В селе большинство жителей были греки и болгары, в каждом доме – свой язык, в нашей семье говорили на украинском, в школе – учили на русском. Так что я поневоле «полиглотом» стала. Конечно, не очень досконально эти языки выучила, но все же могла с каждым общаться на его родном. Очень мне знание языков в общении с людьми помогало, ведь родной язык для каждого – самый дорогой, самый родной. Учиться я любила, но недолго пришлось мне за партой сидеть. Только успела три класса окончить – началась война, на этом мое ученье и завершилось.

Что о войне рассказывать: у каждого она была своя, а для всех – страшное время. Кто его пережил – до смерти не забудет. Очень тяжелые были 90 дней перед сдачей нашей армией Одессы. Все время обстрелы, бомбы с неба падают, снаряды свистят… Приходилось почти все время сидеть в соседском подвале – сыром, холодном. Я не любила туда спускаться и, если получалась, пряталась при обстрелах дома под кроватью. Мол, там меня бомба не достанет! А вокруг все грохочет, выглянешь – небо красное и плывут по нему черные от пожаров тучи. Многих тогда убили, все село было в крестах. А потом в село пришли оккупанты. У нас румыны стояли, они не такие злые как немцы, но хорошего от них тоже мало видели.

На всю жизнь запомнила, как после вступления в село, вели они под охраной нашего моряка связанного. Высокий такой, красивый… Ему мы воды вынесли, а он повторял все, что держали оборону, пока в живых только четверо осталось. Румыны его немцам передали и больше мы морячка того не видели.

Нас до войны идейными в школе воспитывали, и когда началась оккупация, я даже занялась «диверсионной» работой. Мимо нашего дома протянули телефонный провод к румынскому штабу, и я решила его перерезать. Ножа не нашла, тогда взяла два камня и на один провод тот положила, другим – перебила. Конечно, диверсию ту скоро обнаружили, но шум не подымали, просто отремонтировали. Но я была очень горда своим вкладом в борьбу с врагом.

При оккупантах «колхоз» никто не распускал. Землю обрабатывали, но что вырастили – шло в румынские склады. А еще, кто имел корову – сдавал в обязательном порядке молоко. Техники для обработки земли никакой не было, и пахали на коровах. Я водила ее, запряженную, и так ждала перерыва, чтобы корову распрягли и подоили. Хотелось очень отдохнуть и поесть. Вот такое детство… Зато в селе церковь открыли и гоняли под автоматами людей туда молиться. Еще школу открыли и в ней тоже молиться учили.

Задумывается Мария Ефимовна, замолкает на минутку и опять льется ее рассказ, воспоминания, которые с годами не становятся легче, и которые так трудно держать в себе.

– Румыны что у нас стояли, сильно вороватыми были: в дом зайдут, всегда что-то утащат. А однажды устроили людям концерт, всех сельчан согнали его смотреть, а сами в это время бросились по домам грабить. Когда их наши гнали, много убитых валялось на улицах. Мы, дети, так уже ко всему привыкли, что мертвых не боялись, ходили среди них, рассматривали…

А потом пришли наши. Началась для нас другая, но все еще очень нелегкая жизнь. Вскоре и война закончилась, но не закончились наши беды и трудности. В 1946 году – страшная засуха, все выгорело, не было ни еды для нас, ни корма для коровы. А без нее мы бы точно пропали. И тут у дяди с тетей появилась возможность перезимовать в совхозе имени Богдана Хмельницкого, где можно было прокормить корову осокой, которую косили в плавнях на лимане. А корова – это жизнь для семьи. Взяли мы с дядей свою драгоценную корову, и пошли пешком зимовать в Малодолинское. Тут и по сей день «зимуем».

Достала нас жизнь тогда. Кругом разруха, а тут еще и засуха, голод… У нас с дядей и тетей были продовольственные карточки на полкилограмма хлеба каждая. Я ходила хлеб получать в магазин. Пока достоишься в очереди, пока получишь… А он липкий , тяжелый. Я его несу и на довесочки посматриваю. Если маленький – можно съесть, если большой, нельзя, будет заметно. Принесу, дядя разделит на нас троих. И я свою пайку сразу в рот, не делила на части, не получалось. Но корова нас спасла. Мы ее кормили камышом, даже с крыши снимали, парили. Так и перезимовали.

На следующее лето в жатву я уже на поле работала. Сначала носила воду вязальщицам. Загонки длинные, ведро бьет по косточкам, стерня колется, а остановиться передохнуть нельзя, люди воды просят – ведь зной какой. Затем и сама стала вязальщицей… За косилкой, десять снопов на круг получалось. Так трудно… Тут меня взрослые вязальщицы выручали: то одна, то другая по снопу с моей загонки свяжут. А то ведь я не успевала, и приходилось вязать в обеденный перерыв.

Потом пошла работать в бригаду. Как-то сапали маточник, и звеньевая тетя Клава Катеринчук послала меня с какой-то девушкой гроссовать виноград. Я коня веду, а все межрядье усеяно колючками, баранчиками мы их называли. Ноги босые, идешь по колючкам, кровью их своей красишь, а остановиться нельзя, да и не хочется показывать, что трудно. А напарница лошадей кнутом подгоняет да как бы случайно и по мне попадает, чтобы не задерживала. Вот так работали. Потом уже бригадир перевел меня водить волов, оставшихся от румын. Такие они громадные и в намордниках работали, чтобы листья виноградные не щипали. А я возле них маленькая и до морд их еле достаю. Но привыкла. Здесь ведь работы легкой не было. Виноград укрывной, на зиму его землей засыпали, весной – открывали. Если на открывке две нормы выполнишь, давали премию – 200 грамм макухи. Получу я ее на складе в Малой Долине, грызу и бегу на почту в Большую Долину получать корреспонденцию. Это у меня такая общественная нагрузка была. Помню, очень много доплатных писем приходило, за которые надо было расписываться и с адресатов деньги собирать. Ношу почту и в каждом доме соли прошу, тогда ее нигде в продаже не было. А соленого хотелось не меньше хлеба. Навыпрашиваю несколько щепоток и домой несу. С ней мы макуху варили.

За свою работу в 1948 году получила я медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и штапеля на платье. Ой, как я тому штапелю обрадовалась! Ведь носить мне приходилось старую теткину юбку, а она длинная, широкая, два раза вокруг меня обматывалась. Посмотрели бы на меня нынешние модницы!

Невозможно забыть, спохватывается моя собеседница, как в 1948 году строили дамбу. Все вручную, а землю возили телегами, ведь только один самосвал был. Каждый двор получил разнарядку, сколько земли должен туда привезти. На строительство со всего Овидиопольского района присылали людей. Адский труд. Но построили дамбу, сделали пруды, запустили рыбу. А сколько окопов пришлось засыпать после войны. Все берега лимана были ими перерыты. Слева от большой Долины огромный ров противотанковый змеился. И его тоже засыпали… Всем хотелось, чтобы от войны побыстрее и следа не осталось..

– В 1950 году совхоз направил меня учиться на курсы при институте Таирова, продолжает свой рассказ Мария Ефимовна. Характеристика у меня была хорошая, а образования – три класса. Ведь после войны тетя в школу меня уже не отправляла. По практической работе на винограднике я много знала, особенно по питомниководству, а вот теорию…

Но приняли меня учиться. В общежитии нас в комнате четверо девчонок было. Самая грамотная – Нина Шаповалова. И она со мной занималась, писала мне на листочках задания. И вот все спят или на танцы отправятся, а я беру те листочки, иду на лиман, сижу там в беседке и учу, учу…

Слушаю Марию Ефимовну и вспоминаю, как рассказывала дочь Доры Ивановны Гриценюк об учебе своей матери. Посланная на такие же курсы, с теми же тремя классами образования, учила она задания под лампой, горящей на столбе. И выучила! И была одной из лучших курсантов!

Мария Ефимовна тоже не ударила в грязь лицом . Из трехсот пятидесяти выпускников, только девять получили аттестат с отличием. И она была в их числе. А на практике юный виноградарь внимательно «мотал на ус» все, что показывали преподаватели. И они многому научили допытливую девчонку. В результате в двадцать один год она стала бригадиром питомника, где выращивали виноградные саженцы. А это весьма сложный, длительный и непростой процесс, требующий и знаний, и практических навыков, и любви к растениям. Затем бригаде добавили еще и виноградник. Так и трудилась до 1956 года, когда совхоз им. Богдана Хмельницкого не присоединили к совхозу им. А.В. Трофимова. Потом еще несколько лет выращивала саженцы винограда, пока в 1960 году не стала бригадиром виноградной бригады №4. Отсюда ушла на пенсию. Через 47 лет.

Все эти годы Мария Ефимовна трудилась с полной отдачей сил. А виноград хоть сам сладкий, но много пота соленого приходится возле него проливать. И зимой, и весной, и летом, и осенью не остается виноградник без внимания и заботы. Укрыть, затем раскрыть, обрезать, подкормить – все рук рабочих требует. На виноградниках и новые методы, что ученые ОСХИ разрабатывали, проверялись. Так, в 1983 году на 80-ти гектарах виноградных кустов сорта Каберне Совиньон в их бригаде провели трехразовую подкормку водным раствором фенилаланина, в результате чего фактический экономический эффект составил 27032 рубля. За этот труд Мария Ефимовна премию получила. И в том же году она была награждена знаком «Ударник одиннадцатой пятилетки».

Премии и благодарности она регулярно получала, как и рабочие ее бригады. В книгах приказов тех лет регулярно появлялись записи типа: «За долголетний и добросовестный труд в хозяйстве премировать Лесиву М.Е.» или: «премировать рабочих виноградной бригады №4 А.А.Иванову, В.И.Попову, В.З.Пигулину, Е.Т.Зозулю». Много таких записей в книгах приказов за долгие сорок семь лет накопилось, всех и не упомянешь.

А еще за свой труд не раз награждали бригадира и его бригаду туристическими поездками по стране. Мария Ефимовна в начале восьмидесятых ездила в Чехословакию и, рассказывая о той поездке, смеялась, что их гид не разрешал, чтобы тяжелые сумки женщины носили. Только мужчины, как на западе принято. И им казалась очень странной такая забота о женщинах. Они то сами слабыми себя не считали. Ведь в нашей стране женщины долгие годы работали так тяжело, так много…

О поездке же в капиталистическую Финляндию, Мария Ефимовна вспоминает, как о поездке в совсем другой мир. Очень хотелось, чтобы такой мир и в нашей стране был. Его через много лет и начали у себя строить, но что-то не совсем, как надо, получается. Может, не дети, так внуки, надеется Мария Ефимовна, смогут его построить и будут жить в нем счастливо. А для нее главное, чтобы им хорошо было.

Догорел осенний день за окном, подошел к концу и рассказ хозяйки дома. Но разве можно рассказать вот так, сразу о жизни, каждый год и каждый день которой был наполнен трудами, заботами, горечью и счастливыми событиями.

А о своей долголетней работе бригадиром скромно мимоходом упомянула, мол, трудилась, и люди ее ценили. А работала хорошо, потому что иначе не умела. И все… Поэтому, в дополнение ее рассказа скажу, что труд ее оценили. И на садовом массиве «Долинское» сегодня есть улица, названная в ее честь. Улица Марии Лесивой.

Ирина НЕДИНА