ИНФОРМАЦИОННОЕ ОБОЗРЕНИЕ

Еще в июле 1941г. в тылу 242 СД была построена переправа через болото Осотня. «Бои не прекращались. Гитлеровцы рвались на север, захватили Ярцево, станцию Ломоносово, Духовщину. На нашем участке фронта ясно определилось направление их главного удара: на Белый, Ржев, Вышний Волочек. Всеми силами враг пытался перерезать железнодорожную магистраль Москва – Ленинград. Сделать это не удавалось, и фашисты метались, как одержимые, в поисках слабых мест в нашей обороне. Путь на север им преграждала 30-я армия, в составе которой действовала наша дивизия. В последние дни комсомольский батальон без конца перебрасывали с одного фланга на другой. Мы участвовали в оборонительных боях, переходили в контратаки и даже наступали. Танков с каждым днем становилось все меньше, ряды наши таяли, а пополнения не предвиделось.
Командир дивизии, наконец, вывел наш батальон в резерв и строго-настрого приказал начальнику штаба без надобности не бросать нас в бой. Шел второй месяц пребывания батальона на фронте. Возвращались раненые из медсанбата. Многие досрочно покидали госпитали и досрочно вливались в родную часть…

Дорога была изрыта воронками, раскисла от дождей. Навстречу попадались конные обозы, санитарные машины. Но того оживления, какое мы наблюдали в июле, уже не было: войска прочно окопались, перегруппировки были завершены, фронт стабилизировался»

     Прорыв обороны Красной Армии на стыке 19-й и 30-й Армий в районе болота Осотня в начале октября 1941г. Прорыв немцами обороны на стыке 30-й и 19-й армий, - подробно описан в книге военных мемуаров «Годы в броне» , - командиром отдельного танкового батальона, действующего в составе 242 СД. Дважды герой Советского Союза генерал-полковник танковых войск Давид Абрамович Драгунский в годы Великой Отечественной войны командовал сначала отдельным танковым батальоном, а затем – танковой бригадой.

ОКТЯБРЬ 1941 года. 242 СТРЕЛКОВАЯ ДИВИЗИЯ. ПРОРЫВ НАШЕЙ ОБОРОНЫ.

В своих воспоминаниях он показывает мужество и высокое боевое мастерство советских танкистов. Правдиво нарисованы образы видных военачальников Советской Армии, командиров частей и подразделений, политработников и рядовых воинов. С немецкой стороны, прорыв обороны советских войск в районе болота Осотня описан в книге Генриха Гаапе «Конечная остановка: Москва. 1941/1942: Дневник фронтового врача»  

         Генрих Гаапе. В июне 1941г. – лейтенант медицинской службы (Assistenzart) и батальонный врач 3-го батальона 18-го пехотного полка 6-й пехотной дивизии вермахта. Вместе со своим батальоном участвовал в боях с частями Красной Армии на границе СССР в Литве (район Кальварии), в Белоруссии (у Полоцка) и в Центральной России (западнее и восточнее города Белый, южнее Торжка, у Старицы и больше года в районе Ржева). За бои под Полоцком был награжден «Железным крестом» 2-й степени, за штурм «Высоты 215» - «Железным крестом» 1-й степени, за бои под Ржевом в 1942 году – «Знаком штурмовых атак» и «Немецким крестом в золоте», а также за уничтожение вручную миной советского танка Т-34 под Полунино в августе 1942 г. – «Почетной нашивкой за уничтожение танков», став таким образом к концу 1942г. одним из самых награжденных войсковых врачей вермахта. Досрочно получил воинское звание капитана медицинской службы (Stabsarzt) в сентябре 1942г. и был назначен полковым врачом 58-го пехотного полка своей дивизии, а затем помощником дивизионного врача 6-й пехотной дивизии. Всю войну он вел личный дневник, неплохо рисовал портреты и батальные сцены. Умер в 1980 году.

     Д.А. Драгунский и Г. Гаапе описывают один бой (2 октября) каждый со своей стороны. Несмотря на то, что Василий Сергеевич погиб за полтора месяца до описываемых событий,- атака немцев происходит на месте наступления 900 СП в ходе Духовщинской наступательной операции. 

Драгунский: «Сентябрь сорок первого был на исходе. В этом году осень на Смоленщину пришла ранняя. Начались заморозки, болота окутывала белая липкая паутина, над лесом кружилась пожелтевшая листва. В окопах и траншеях становилось холодно. Солдаты жались друг к другу, набрасывали на себя помятые шинели, разорванные плащ-накидки. Но и это мало согревало людей.

Позади остались тяжелые дни отступления, изнурительные контратаки, многодневные бои на смоленском направлении. Наша 242-я стрелковая дивизия вот уже свыше двух месяцев оборонялась севернее Ярцево. Врагу так и не удалось выйти на Белый, Ржев, на Вышний Волочек и перерезать железную дорогу Москва-Ленинград.

Июльские и августовские бои измотали обе стороны. Гитлеровцы притихли: мы заставили их прижаться к земле, перейти к обороне.

Нелегко пришлось и нам. Полки понесли большие потери. В ротах насчитывалось по нескольку десятков солдат.

…Выбыла из строя большая часть командиров рот… И все же враг, рвавшийся на север, был остановлен.

Наступило затишье. Шла обычная перестрелка. Обе стороны обменивались снарядами-«гостинцами». Время от времени гитлеровцы обрушивали на наши позиции шквальный огонь. Мы также не оставались в долгу – огрызались пулеметным и артиллерийским огнем. В сводках информбюро об этих действиях сообщалось: «На смоленском направлении идут бои местного значения». 

Гаапе: «Первые три недели сентября прошли в безмятежном однообразии. 22 сентября 1941 года мы получили, наконец, приказ оставить наши квартиры на Щучьем озере и выдвинуться в подготовленные позиции у Ректа , 15км (!?) юго-западнее Белый. Это был район нашего исходного положения для наступления на Москву. Чтобы скрыть от противника наши передвижения, мы двигались по маршруту только ночью. 26 сентября мы достигли новых позиций. Система окопов была очень хорошо подготовлена, много блиндажей защищало нас от вражеского обстрела. Русские тоже вскоре нам показали, почему были построены эти блиндажи. Их артиллерия напала на нас с концентрированным неистовством. Но уже через короткое время мы привыкли к грохоту разрывов и чувствовали себя совсем как дома…» 

Драгунский: «Создавшуюся оперативную паузу мы использовали для того, чтобы уйти глубоко в землю, день и ночь совершенствовали свою оборону…

Огромная ответственность лежала на всех нас. Нашей потрепанной в боях, ослабевшей дивизии предстояло оборонять полосу свыше двадцати километров – фронт немаленький! Положение усугублялось еще и тем, что наша 30-я армия не располагала резервами: не имела вторых эшелонов, танков.
Все свои силы мы сосредоточили на главном танкоопасном направлении – на дорогах, идущих из Ярцево на Духовшину и Белый.

Во второй половине сентября на нашем участке фронта началось усиленное передвижение противника. Подходили его танковые части, подтягивались к фронту артиллерия и минометы, усилила активность вражеская разведывательная авиация…

Немцы упорно готовились к наступлению, и, судя по всему, в недалеком будущем»
Гаапе: «… 2 октября должно начаться наступление, которому надлежит донести нас до отдаленной не 300км Москвы. Как и у Полоцка, наш 3-й батальон создает первую волну атаки. Мы должны прорвать вражеские укрепления на такую ширину, чтобы Первая Танковая дивизия смогла прорваться через возникшую дыру в глубь русского пространства. Кагеняк, Больски и я сидим в одном блиндаже и изучаем авиа-фотоснимки русских позиций. Они хорошо замаскированы, но все же мы смогли различить заграждения из колючей проволоки и глубокоэшелонированную систему окопов. «Приблизительно 5.5км дальше в тылу, - поясняет Кагеняк – русские построили деревянный мост длинной около 3км через болото, который лежит между их главной оборонительной линией и Белым. Вероятно, они снесли целые деревни, чтобы получить необходимую для моста древесину. То есть исчезли с лица земли различные деревни, обозначения на карте. Это завтра затрудняет нашу ориентировку. Когда прорвем русскую линию обороны, мы должны потом немедленно наступать на этот мост. Если мы сможем захватить его неповрежденным, то это будет решающим для успеха нашего наступления. Противник построил его, чтобы больше не делать большого объезда вокруг заболоченного района. А мы должны пойти на риск и в любом случае захватить этот мост. Как я уже говорил, он три километра длинной. Если мы вдруг попадем под обстрел, то мы должны будем идти дальше и не сможем залечь из-за болота. Когда болото окажется позади нас – наши главные трудности миновали!» 

Драгунский: «До поздней ночи, склонив головы над картой, мы думал, какие меры нужно предпринять, чтобы усилить левофланговый полк.

…Оборона оставалась уязвимой – не было танков.

Несмотря на наши крайне ограниченные возможности, во второй половине дня 2 октября мы предприняли контрартподготовку. 

Два артиллерийских полка, несколько наших отдельных дивизионов открыли массированный огонь по противнику. Подвергалась удару его танковая группировка, артиллерийские позиции, скопление пехоты.

По нашим подсчетам, урон врагу был нанесен немалый. И все-таки силенок у нас не хватало, чтобы сорвать его наступление, заставить отказаться от предстоящих атак» 

Гаапе: «Глава 11: Последнее сражение года.

Пороховой дым смешивался с покрывающим землю утренним туманом – мутный, грязновато-белый саван, местами рассекаемый яркими вспышками разорвавшихся вражеских снарядов. Ровная местность перед нами выглядит призрачно и непривлекательно – место смерти и павших. Я стоял с моим новым санитаром – ефрейтором Шепански в пустом, сыром окопе и слушал неблагозвучную музыку войны вокруг нас. Удручающая мелодия из тысяч железных глоток. Тут не было никого, кто нам что-либо приказывал. Я стоял теперь один на один с собой и потел. Воротник сжимал мне горло. Я расстегнул верхнюю пуговицу кителя. Теперь я уже хотел бы в прошлую ночь поддаться чувству страха, когда Нойхор спросил меня, где я хочу создать пункт медицинской помощи. «Высота 215!» (215.2) - сказал я, не колеблясь. Она лежала позади сильно укрепленных русских позиций и была первой целью наступления нашего батальона. Сейчас я смотрел на ничейную полосу, русские участки заградительного огня, минные поля и заграждения из колючей проволоки. Далее шли вражеские блиндажи и окопы, плотно оккупированные пулеметами, снайперами и резервами для контратак. И мы должны здесь прорваться» 

Драгунский: «На землю опустилась зловещая ночь. Солдаты и командиры в окопах и траншеях, на огневых позициях и наблюдательных пунктах не смыкали глаз. Ждали, вот-вот начнется наступление гитлеровцев. С рассветом оно началось…

Удар огромной силы, сопровождаемый каким-то невероятным шумом, обрушился на наш блиндаж. Заскрипели толстые бревна четырехслойного наката, обвалилась противоположная от меня стена, погасла коптилка, запахло гарью. Кто-то крикнул: «Спасите!», - и вслед за этим все стихло.

С большим трудом выбрались мы из полуразрушенного блиндажа. Из соседней землянки выполз командир дивизии Глебов, жадно глотая воздух.

Над лесом пронеслась большая группа фашистских бомбардировщиков. Они спешили на север, туда, где находились Белый, Ржев.

Комдив приказал занять круговую оборону вокруг нашего КП. В его распоряжении находился сформированный сводный батальон. Офицеры штаба дивизии приготовили гранаты, бутылки с зажигательной смесью. В окопчиках вокруг машин с рациями и штабных автобусов сидели шоферы, связисты, саперы, вооруженные карабинами и винтовками, готовые немедленно вступить в бой.

Трудный день начался. Какие сюрпризы готовит он? Выдержим ли натиск? Сможем ли остановить врага?» 

Гаапе: «Из наших стрелковых окопов мы в 4:30 утра наблюдали, как немецкая артиллерия с жуткой мощью начала бить по русским позициям. Зачарованно видели мы залп за залпом реактивных мин из шестиствольных минометов – нашего нового ракетного оружия – в направлении врага. И все же мы оказались неподготовленными к неистовству, с которым русская артиллерия повела ответный огонь – неподготовлены, но, однако, и не очень обескуражены. Затем мы увидели призрачные тени наших саперов, возвращавшихся к немецким позициям, которые под защитой темноты очистили проход шириной 30-метров через русское минное поле и обозначили его флажками. Потом «Мелкий Беккер» из 12-й роты со своими новенькими лейтенантскими звездочками на погонах и лейтенант Олег из 11-й роты вместе со своими взводами выпрыгнули из окопов и, сутулясь, стали изготавливать на проходе минное поле. Остальные солдаты последовали за ними.
Едва мы вылезли из окопа, как я почувствовал себя лучше. Я перешел на беглый шаг и поспешил через проход в минном поле. Шепански – за мной следом. Впереди завыли снаряды. Инстинктивно мы бросились в плоскую лощину и прижались так крепко, как это было только возможно в мокрой земле. Примерно в 40 метрах правее нас разорвались снаряды с закладывающим уши грохотом. На нас посыпались куски земли и искрами сочные пучки травы.

Дальше, скорее дальше! Мы должны двигаться вперед, прежде чем следующее попадание угодит сюда. Я слышал, как пыхтит за мной Шепански. Из последних сил мы перебежали через колючую травянистую равнину в вытянутую пор длине лощину. Она была полем трупов. Сотни красноармейцев во все возможных позах смерти лежали друг на друге вдоль и поперек. Это были не захороненные павшие, которые остались лежать на ничейной полосе после отбитого четыре недели назад русского наступления. Мумифицированные трупы в русской униформе! Они выглядели высушенными и дубленными, и когда я по ошибке наткнулся на один, он зазвучал пустотело как барабан. Никакого запаха гниения над этим местом не было…
Мы забежали на небольшой пригорок и, опьяненные свежим воздухом, бросились в укрытие за группу деревьев. Я прополз некоторое расстояние дальше, чтобы разведать местность… 

С вершины пригорка мы смогли увидеть русские позиции: они лежали позади заграждений из колючей проволоки приблизительно в 450 метрах перед нами. Мы также увидели наших товарищей, которые кще до сих пор находились не в зоне действительного огня стрелкового оружия противника. Используя малейшие укрытия, они постепенно изготавливались к атаке. Огонь русской артиллерии теперь казался ослабевающим, несмотря на то, что наши артиллеристы все еще не смогли накрыть вражеские позиции. Русские снаряды разравались, не причиняя нам вреда, где-то в 200 метрах позади нас. Мы воспользовались паузой во вражеском огне и сбежали с пригорка, догнав оставшихся наших солдат, и приблизились до 200 метров к окопам противника» 

Драгунский: «Я сидел в блиндаже комдива и беспрерывно теребил командиров частей. В другом углу охрипший, оглохший и контуженный начальник связи майор Кулаков надрывно вызывал начальников штабов полков, требуя докладов о положении дел.

Разведывательная группа, а вслед за ней и артиллерийские наблюдатели докладывали о тяжелых боях на нашем левом фланге. На полк Самойловича обрушилась авиация, артиллерия. Несколько десятков танков ворвались на позиции батальонов первого эшелона, артиллерийский дивизион, выдвинутый нами на прямую наводку, включился в бой с прорвавшимися танками. С командиром полка телефонная связь была прервана.
Комдив настоятельно просил командарма В.А. Хоменко усилить левый фланг дивизии артиллерией. Но что мог ответить командарм? Вся его армия отражала в эти часы превосходящие силы противника. Наконец заработало радио. Кто-то взволнованно закричал: «Танки прорвались на наш КП. Убит Самойлович. Бой идет на артиллерийских позициях. Помогите огнем!»

Глебов связался с командиром артиллерийского полка Семашко: «Весь огонь сосредоточить на левом фланге! Выдвигайте дивизион на батуринскую дорогу!»
Я видел, как артбатареи снялись с позиции и помчались на юг. Наша попытка придвинуть правофланговый полк Максимова ближе к центру не увенчалась успехом.
Налетевшая немецкая авиация нанесла бомбовые удары, прижав все живое к земле» 
Гаапе: «…Я вновь закрепил на своем ремне сумку врача и взглянул на часы. Прошло 15 минут с тех пор, как я сделал первый прыжок из наших окопов. Теперь мне вновь следовало вспомнить мое пехотное обучение в рекрутские времена в Дюссельдорфе, если я хочу присоединиться к моему батальону. Я сделал пару прыжков, бросился вниз, пополз, пробежал пару шагов и вновь пополз, пока наконец не достиг последних стрелков правого фланга нашего наступления. Нашим атакующим солдатам не повезло, и они напрямик преодолели участок заградительного огня, когда обстрел с его уничтожающей силой только начался. Невдалеке лежало густое, но теперь уже подбитое нашей артиллерией вражеские заграждения из колючей проволоки. Все больше умолкало трещавших перед нами русских пулеметов. Первая линия окопов была теперь в наших руках. Стук немецких автоматов и треск ручных гранат возвещали о том, что наши солдаты развернули бой уже в ходах сообщения русских. Идущие впереди штурмовые взводы уже заняли два других ряда окопов. Но огонь вражеских стрелков оставался еще опасным и вынуждал нас к большой осторожности. В окопы приполз Когенек и присоединился к нам. На несколько мгновений он рискнул бросить взгляд наружу и тотчас же пригнулся, когда по нему выстрелил снайпер» 

Драгунский: «К нам на КП в батуринский лес просто чудом добрался майор из штаба армии и передал распоряжение отойти в район Белого, организовать оборону на армейском оборонительном рубеже. От него мы узнали, что противник прорвал фронт на стыке 19-й и 30-й армий. 
Наша дивизия, находившаяся на левом фланге армии, оказалась в тяжелом положении, будучи обойденной, с двух сторон.

Немецкие танки вышли в наш тыл и продолжали наступать в направлении Белого» 
Гаапе: «…Наши саперы вскоре очистили дорогу от противотанковых мин. Мы отошли в сторону. Мимо нас прогромыхала Первая танковая дивизия» 

Драгунский: «В ту ночь мы сделали все возможное, чтобы собрать дивизию в кулак и выйти на новый рубеж, указанный офицером связи.\

Подтянули полк Максимова. Майор Семашко собрал остатки своей артиллерии. Объединили разрозненные подразделения саперов, связистов, комендантскую роту. Но полностью спасти полк Самойловича не удалось»

Гаапе: «Как и предполагал Кагенек, мы приближались к длинному деревянному мосту, пересекающему болотистый район. В Красной армии теперь царила паника. Многие группы пехоты бросали оружие и сдавались без боя. Мы захватили множество крупнокалиберных орудий, которые противник был вынужден оставить при отступлении. Под вечер наши атакующие роты во все вновь и вновь вспыхивавших боях оттеснили отступавших русских до начала заболоченной местности. Большое число из них не желало сдаваться и пыталось отойти через мост. Но это было безнадежно. Наши пулеметы выкосили их не мосту» 

Драгунский: «Батурино захватили гитлеровцы, разгромившие при этом наши тыловые базы. Мы лишились боеприпасов, продовольствия, медикаментов.  …Противник двигался на восток, оставляя нас в своем тылу» 

Гаапе: «…Мост был примерно 6 метров в ширину. На мало-мальски твердом грунте бревна лежали прямо на земле, в болотистых местах они подпирались деревянными опорами. Наша маршевая колонна тянулась, как длинный ряд жутких теней в быстро наступавшей ночи.… Уже ближе к полуночи наш авангард достиг твердого грунта, и слабое вражеское сопротивление было сломлено» 
 

ИНФОРМАЦИЯ О ПЕРЕЗАХОРОНЕНИИ БОЙЦОВ 242 СД, погибших в районе Батурино и ОСПИНКА

http://www.krstur.ru/images/stories/fesnival/2015-god/raboti/leonov.pdf

     Звонок в военкомат поставил точку в моем поиске. Военком, Песченко Алексей Александрович, подтвердил, что на территории района находятся две братские могилы: одна в деревне Ляды, другая в селе Боголюбово. Мой прадед, Фирсов Федор Дмитриевич, перезахоронен в братскую могилу №2, которая находится в селе Боголюбово в 12 км. от с. Батурино. На сайте ОБД-Мемориал я нашла учетную карточку воинского захоронения в селе Боголюбово Холм-Жирковского района (Приложение№8). Из документа выяснила, что перезахоронения происходили в 1954-1956 гг. Всего захоронено 1493 человека. Шефствует над захоронением Боголюбовская средняя школа им. М. Горького. Но в списках я не нашла имени своего прадеда. За разъяснениями обратилась опять в военкомат Холм-Жирковского района, где получила ответ, из которого следует, что в данный момент готовятся очередные списки солдат, захороненных в братской могиле, по увековечиванию памяти. После прохождения определенных процедур, списки по захоронению будут официально дополнены. В этом вопросе мне стало все ясно, только появился очередной вопрос: Почему так долго? 70 лет прошло. Директор Боголюбовской средней школы им. М. Горького, Блюм Ольга Альбертовна, с которой мне помогла мама связаться по телефону, сообщила, что братская могила находится на территории школьного двора, за ней ухаживают учащиеся школы. Ежегодно, в День Победы, здесь проходят митинги. На мою просьбу выслать фотоснимки, она любезно откликнулась (Приложение №9). Теперь я могла и увидеть место, где покоится прах моего прадеда.