Поиск должен сохранить духовный смысл

автор - Забелина Анастасия

Интервью с одним из опытнейших поисковиков России, военным историком из Москвы Константином Степанчиковым.

- Константин Анатольевич, расскажите, пожалуйста, кто и когда начинал в нашей стране поисковое движение? 

Константин Степанчиков: Официально поисковому движению России исполнилось 20 лет. На самом деле оно возникло гораздо раньше - еще в 60-е годы прошлого столетия. И начинали его такие люди, как Николай Орлов из Новгорода, или Александр Краснов из Кондрово Калужской области. Оба они работали по окружениям. Краснов, будучи преподавателем педагогического училища, водил своих учеников на работы по розыску бойцов. Да и другие поисковики начинали именно с мест окружений, где оставалось лежать множество защитников родины, чья судьба была неизвестна. Они находили медальон, разыскивали адрес родни и писали, что их отец или дед не перебежал к врагу, не уехал после войны в Латинскую Америку, а лежит в земле Калужской или Новгородской области. Поисковики давали людям знание, что их предок погиб честно защищая свою страну. Вот такими людьми и создавалась духовная основа поиска. 

Собственно говоря, изначально поиском начинали заниматься, с одной стороны, люди, которые жили на местах страшных боев, и уже не могли изо дня в день смотреть на останки воинов, и начали пытаться что-то делать. А было и встречное движение – люди, которые истово искали своих пропавших без вести родственников - они все свои отпуска проводили не на Черном море, а в архивах, пытались найти ветеранов тех частей, где служили их предки, ездили по разным адресам по всей стране. Постепенно они находили единомышленников, стали образовываться целые группы, которые изучали боевой путь той или иной части или соединения. 

Очень интересная инициатива была у казанских студентов. Они собирали стройотряды, которые ездили строить памятники на местах боев. Это была первая попытка сделать что-то силами молодежи для тех, кто погиб во время войны. И не по указанию сверху, а именно от души. Вот из таких вот людей, из таких групп энтузиастов впоследствии и сформировался костяк того, что сейчас называется поисковым движением.

Собственно говоря, изначально поиском начинали заниматься, с одной стороны, люди, которые жили на местах страшных боев, и уже не могли изо дня в день смотреть на останки воинов, и начали пытаться что-то делать. А было и встречное движение – люди, которые истово искали своих пропавших без вести родственников - они все свои отпуска проводили не на Черном море, а в архивах, пытались найти ветеранов тех частей, где служили их предки, ездили по разным адресам по всей стране. Постепенно они находили единомышленников, стали образовываться целые группы, которые изучали боевой путь той или иной части или соединения. 

Очень интересная инициатива была у казанских студентов. Они собирали стройотряды, которые ездили строить памятники на местах боев. Это была первая попытка сделать что-то силами молодежи для тех, кто погиб во время войны. И не по указанию сверху, а именно от души. Вот из таких вот людей, из таких групп энтузиастов впоследствии и сформировался костяк того, что сейчас называется поисковым движением.

- А когда все это оформилось в общественное движение?

К.С.: В 1988 году движение поддержал ЦК ВЛКСМ. Прошли первые всесоюзные вахты – в 1989-м в Мясном Бору, в 1990 – под Смоленском. Вроде бы начался некий подъем. В то время по всей стране образовалось множество отрядов. Но, уже в 1991 году был резкий спад – ВЛКСМ умер, финансирования практически не было. Все же, для того чтобы ездить в лес на поиск, необходимы какие-то средства – хотя бы на транспорт и питание. В это голодное время, особенно в 1992-93 годах было не найти денег даже на это. Отряды искали спонсоров, выезжали и на свои средства. Выжили немногие, но те, кто выжили, были самые идейные, самые стойкие. 

Потом, в 1993 году был принят государственный Закон «Об увековечении памяти погибших при защите Отечества». Но, опять же, все рассматривалось без учета необходимости розыска пропавших без вести. «Вот лежат неприбранные останки – их надо похоронить» - типичный подход армии, которая с 1946 года занималась зачистками мест боев – разминированием, сбором останков. Процент обнаружения пропавших без вести при этом был очень невелик, потому что это была чисто механическая работа, которая предполагала преимущественно поверхностный сбор. А сама суть поиска пропавших без вести – розыск судеб, имен, документов – в задачу военных не входила. 

И новый закон не принес ничего нового, за исключением разве того, что одной строчкой было легализовано поисковое движение, что заниматься этим могут только общественные организации. Хорошо, что решили именно так, потому что если бы решили, что этим должно заниматься государство, то непонятно, где бы в то время при том госбюджете оно брало деньги на эту работу, особенно, если бы содержало еще и соответствующую бюрократическую структуру.

Со временем стало сказываться то, на что, по-видимому, и рассчитывала Советская власть – что те люди, которых волнует судьба их предков, умрут и проблема отпадет сама собой. Заметно снизилась активность людей по выяснению судеб отцов и дедов. Последний всплеск такой активности был в 2005 году – тогда, перед юбилеем Победы многим очень хотелось попасть на могилы, и был обвал запросов в ЦАМО (Центральный Архив Министерства обороны). Но, государство, как всегда, ничего к этому не подготовило. Только сейчас, с большим опозданием, стали публиковать в Интернете базу «Мемориал». А если бы ее опубликовали в 2005-м – может тогда хоть кто-то смог бы найти информацию о своих предках, и из последних больных сил съездить поклониться могиле.

- Что Вы можете сказать об отношении государства к поисковому движению?

К.С.: Поисковая работа, и сам поиск как таковой, у нас в стране выбивается из всей мировой практики, потому что, на сегодняшний день, государство, фактически, устранилось от решения этого вопроса. Несмотря на то, что это касается его собственного престижа. Я изучал, как поставлено поисковое дело в разных странах. Например, в Израиле это возведено в ранг государственной политики – розыском пропавших без вести там занимается одно из подразделений Моссада.

В нашей стране, к сожалению, эта тема никогда не рассматривалась всерьез на государственном уровне, и, насколько мне известно, даже не выносилась на обсуждение в Госдуме. Периодически понимается вопрос об увековечении памяти, но не о пропавших без вести. Никто даже не понимает важности этой проблемы.

Увековечение памяти у нас тоже очень зависит от политической ситуации в стране – при тоталитарном режиме павших воинов возводили, чуть ли не в ранг святых, а в период развала системы, они оказались никому не нужны. Ушла культура увековечения памяти с ее ритуалами, с ее мифами, которые оказались развенчаны. Памятники и мемориалы ветшают и разрушаются. Кое-где проводятся дни памяти павших. Но это происходит лишь в отдельных местах, а не на общегосударственном уровне, как это делается, например, в США или в странах Западной Европы. В России траурные мероприятия проходят, преимущественно, благодаря нам, поисковикам, когда 9 мая, по окончании поисковой вахты, мы хороним найденные останки воинов.

- А в чем, по-вашему, важность поиска пропавших без вести?

К.С.: Суть поиска пропавших без вести гораздо важнее для государства и для народа, чем даже ритуал увековечения памяти. Во-первых, это показатель степени заботы государства о своем народе. Во-вторых, это показатель того, насколько эффективно работает государственная машина. 

Поиск пропавших без вести - очень сложный процесс, даже поиск тех, кто пропадает в наши дни – «ушел из дома и не вернулся». Любой сотрудник МВД знает, что дело по поиску пропавших людей – это самое тяжелое дело. А уж искать пропавшего более 60 лет назад тяжело вдвойне. Поэтому я и говорю, что это показатель эффективности государственной машины – ищутся ли солдаты Великой Отечественной или наши современники. 

Никто не хочет понять, что это напрямую связано, как с историей отдельных семей, так с и историей всего народа. Ведь каждый отдельно взятый человек является носителем определенного слоя информации, слоя культуры своего народа. Если из такой информационной и культурной ткани выпадает, скажем, десяток человек, и не передает дальше свои знания, это, на уровне целого народа, еще можно не считать трагедией. Но если выпадает процентов пятьдесят, как это произошло в годы войны! Ведь они унесли с собой важнейшую гуманитарную и социальную информацию. К тому же, судьба очень и очень многих неизвестна, что, зачастую дает поводы к негативной интерпретации – а, может быть, он был предателем или трусом. Это сильнейший удар по культуре и самосознанию всего народа. Отрезается очень большой пласт информации, который народ нес в себе веками, отцы передавали детям, дети – внукам и т.д. И именно этот вопрос никто и никогда не поднимал на государственном уровне и, похоже, что поднимать не хочет. 

Поиск пропавших без вести - это возращение семье доброго имени их предка. Людям очень важно знать, что их дед или отец не был перебежчиком. Кстати, в процессе работы мы выяснили, что почти все те, кто числится пропавшими без вести по Книгам Памяти, остались лежать на полях сражений. На самом деле в плен попадало лишь очень небольшое число людей, а тех, кто сотрудничал с немцами, было еще меньше. Без вести пропавшими людей сделал никудышный учет потерь в РККА. Кроме того, политическая конъюнктура на тот момент была такова, что проще было заявить – «пропал, значит, предатель Родины», чем искать останки. Нормальное цивилизованное государство не может поступать так по отношению к своим защитникам. 

- Константин Анатольевич, что Вас тревожит в сегодняшнем поисковом движении?

К.С.: Прежде всего, то, что, фактически, в нем нет единого руководства на федеральном уровне. Ассоциация поисковых отрядов СНГ, на сегодняшний день, практически не действует, поскольку у нее нет ни помещения, ни средств, ни адекватного административного ресурса. Был Союз поисковых отрядов России, но он не был вовремя перерегистрирован.

Молодежной политикой и патриотическим воспитанием у нас ведает Министерство образования. Но, своим желанием отчитаться как можно большими цифрами – количеством школьников, выехавших на поисковые вахты и количеством найденных останков – оно превращает поисковое движение в своего рода военный туризм. Школьники едут на места боев, ставят лагерь, там отдыхают, купаются, ходят немножко покопать, играют в футбол, проводят дискотеки. Но это уже молодежный досуг, а не поиск. А саму суть поискового движения ребятам никто толком не объясняет.

Не так давно вышел указ президента о том, что за все поисковые мероприятия должна отвечать армия. Но, как я уже говорил, армия отвечала за эти дела еще с 1946 года и относилась к ним более чем формально, поскольку это не ее прямая задача. Чтобы убрать следы войны из мест наиболее ожесточенных боев надо просто снимать метр почвы вместе с осколками, гранатами, снарядами и т.д. А военные считают, что если они один раз поверхностно район зачистили, то он уже свободен от следов войны.

В результате, борьба за поиск, как за сферу влияния, между этими двумя государственными структурами, негативно сказывается сегодня на всем поисковом движении.

Конечно, меня очень беспокоит и отсутствие работы по пропавшим без вести. Издание Книг Памяти показало, насколько у нас огромно их количество – практически каждый второй пропал без вести. 60 лет у нас ничего не делалось в этом направлении. Книга Памяти – свидетельство, не побоюсь этого слова, преступления государственной власти, которая не пожелала, даже приблизительно, установить судьбу этих людей. И это в стране, в которой количество пропавших без вести во время Второй мировой войны несоизмеримо больше, чем где-либо. 

Плохо и то, что сейчас поисковиков стали редко приглашать на семинары и конференции. Ведь люди должны видеть друг друга, понимать, что они не одиноки, обмениваться опытом. Однако в последние годы на эти мероприятия собирают в основном школьных учителей и чиновников. А те, кто действительно понимает суть движения, они в этих слетах уже не участвуют и это не дает движению сплачиваться. 

- Неужели у поискового движения нет будущего?

К.С.: Я бы так не сказал. Пока работают те, кто начинал это движение, пока люди приходят в поиск по идейным соображениям, думаю, дело будет продолжаться. На самом деле, опыт российского поискового движения уникален сам по себе и может пригодиться и сейчас и в будущем. Например, для розыска тех, кто пропал без вести в процессе миграций последних лет. Или же, не дай Бог, конечно, но, в случае войны, этот опыт окажется просто бесценным. 

Но этот опыт не приобретается в школе или в университете. Ведь поисковая работа это сложный комплекс знаний и умений – надо быть одновременно и историком, и следователем, и аналитиком, и археологом, и почвоведом, надо разбираться в оружии, уметь хорошо ориентироваться на местности, обладать туристическими навыками. И такой сплав знаний можно приобрести, только проработав несколько лет на вахтах.

Важно, что поисковое движение до сих пор существует, несмотря на все трудности, что во многих областях, где проходили бои, проводятся вахты, что на них приезжают не только местные поисковики, но и отряды из Сибири, с Урала, из Татарстана. И если сегодня поиск сохранит тот духовный смысл, о котором я говорил выше, тогда он будет привлекать молодежь и других добровольцев, и движение будет жить.

Беседовала Анна Савич

Синявинские высоты, 03.05.2008